Глава XXI

ТАК НАЗЫВАЕМЫЕ ПСИХИЧЕСКИЕ «СИЛЫ»

Чтобы покончить с магией и тому подобными вещами, мы должны также обратиться к другому вопросу — о так называемых психических «силах»; последний, в свою очередь, приводит нас прямо к тому, что касается инициации или, скорее, заблуждений на ее счет, — ведь, как мы сказали вначале, ей приписывается цель «развития скрытых психических сил» в человеке. Это, по сути, есть не что иное, как способность производить «феномены», более или менее экстраординарные; и фактически большинство псевдоэзотерических или псевдоинициатических школ современного Запада не предлагают ничего другого; это настоящая мания у большинства их членов, которые настолько заблуждаются относительно возможностей упомянутых «сил», что принимают их за признак духовного развития, а подчас за его завершение; однако, даже если эти «силы» не являются просто плодом воображения, то относятся единственно к психической сфере, в действительности не имеющей ничего общего со сферой духовной, и чаще всего представляют препятствие обретению всякой истинной духовности.

Эта иллюзия относительно природы и значения упомянутых «сил» чаще всего связана с чрезмерным интересом к «магии», в основе которой также лежит, как мы уже отметили, страсть к «феноменам», столь характерная для современной западной ментальности; но здесь возникает другая ошибка, которую стоит отметить: дело в том, что не существует «магических сил» — хотя такое выражение встречается на каждом шагу, — и не только у тех, о ком мы упоминаем, но также — в силу курьезного согласия в заблуждении — у тех, кто пытается бороться с этими тенденциями, пребывая в не меньшем неведении, нежели первые, относительно сути вещей. Магию следует трактовать как естественную и экспериментальную науку, каковой она и является в действительности; сколь бы странными или исключительными ни были феномены, которыми она занимается, они не становятся от этого более «трансцендентными», чем другие; маг, вызывая подобные феномены, достигает этого, просто применяя свое знание некоторых естественных законов, — законов тонкого мира, к которому принадлежат «силы», приводимые им в действие. Следовательно, в этом нет никакой исключительной «силы», как нет ее у того, кто, изучив какую-либо науку, применяет ее результаты на практике; скажут ли, например, что врач владеет «силами», если он, зная, какое лекарство подходит при той или иной болезни, исцеляет больного при помощи указанного лекарства? Между магом и обладателем психических «сил» имеется различие, вполне сопоставимое с разницей, существующей на телесном уровне между тем, кто исполняет определенную работу с помощью машины, и тем, кто осуществляет ее единственно благодаря силе или ловкости своего организма; тот и другой действуют в одной области, но разными способами. С другой стороны, идет ли речь о магии или о «силах» — в любом случае, повторяем, в этом нет абсолютно ничего ни духовного, ни инициатического; если мы отмечаем различие между этими двумя вещами, то не потому, что ставим одно выше другого; но всегда необходимо точно знать, о чем идет речь, и рассеивать заблуждение по этому предмету.

«Психические силы» у некоторых индивидов суть нечто совершенно «спонтанное», результат простой естественной предрасположенности, которая развивается сама по себе; вполне очевидно, что в этом случае незачем ею похваляться, — не более, нежели другой какой-либо способностью, — ведь эти «силы» не свидетельствуют ни о какой преднамеренной «реализации»; и даже тот, кто обладает ими, может не подозревать о существовании подобной вещи: если он никогда не слышал об «инициации», ему, разумеется, не придет в голову идея считать себя «инициируемым» только потому, что он видит вещи, которых не видят все остальные, или ему иногда снятся «вещие» сны, или ему удается исцелить больного простым прикосновением, так что он сам не знает, как это вышло. Но бывают также случаи, когда подобные «силы» приобретаются или развиваются искусственно, в результате некоторых особых «тренировок»; это нечто более опасное, так как редко обходится без нарушения равновесия; и в то же время именно в этом случае легче возникает иллюзия: есть люди, убежденные, что обрели определенные «силы», совершенно, впрочем, мнимые, либо просто под влиянием своего желания и своего рода навязчивой идеи, либо под воздействием внушения со стороны кого-то из тех кругов, где обычно практикуются «тренировки» подобного рода. Здесь в особенности невпопад говорят об «инициации», в большей или меньшей степени отождествляя ее с обретением этих пресловутых «сил»; неудивительно поэтому, что слабые или невежественные умы позволяют увлечь себя подобными претензиями, коих, однако, достаточно, чтобы обесценить констатацию существования первого случая, о котором мы говорили; в нем находят «силы», совершенно подобные, если даже не более развитые и подлинные, — и это при отсутствии малейшего следа реальной или предполагаемой инициации. Пожалуй, самое странное и малопонятное состоит в том, что если обладателям таких «спонтанных сил» случается войти в контакт с самими этими псевдоинициатическими кругами, они порой приходят к убеждению в собственной «инициированности»; им следовало, конечно, лучше знать о реальном характере этих способностей, которые встречаются в той или иной степени у многих детей, в остальном вполне обычных, хотя впоследствии чаще всего способности эти рано или поздно исчезают. Все эти иллюзии можно извинить единственно тем, что никто из тех, кто их вызывает и поддерживает у себя или других, не имеет ни малейшего понятия о настоящей инициации; но, разумеется, это отнюдь не уменьшает опасности — ни со стороны психических и даже физиологических расстройств, обычно сопровождающих подобного рода вещи, ни со стороны отдаленных и еще более серьезных последствий беспорядочного развития низших возможностей; последнее, как мы сказали в другом месте, идет в направлении, прямо противоположном духовности¹⁴⁶.

Особенно важно отметить, что «силы», о которых идет речь, вполне могут сосуществовать с полнейшим доктринальным невежеством, что нетрудно констатировать, например, у большинства «ясновидящих» и «целителей»; одно это достаточно доказывает, что они не имеют ни малейшего отношения к инициации, целью которой может быть лишь чистое знание. В то же время это показывает, что обретение таких «сил» лишено подлинного интереса, поскольку их обладатель не продвинулся в реализации своего собственного существа, — реализации, единой с самим действительным знанием; они являют собой приобретения совершенно вторичные и промежуточные, в точности сопоставимые в этом плане с телесным развитием, которое, впрочем, по крайней мере не несет в себе тех же опасностей; и даже определенные, не менее второстепенные преимущества, каковые может дать их применение, не компенсируют упомянутых неудобств. Разве эти преимущества не состоят зачастую в том, чтобы удивлять наивных и заставлять их восхищаться собой, или в других способах удовлетворения тщеславия, не менее пустых и ребяческих; выставлять эти «силы» напоказ есть уже доказательство ментальности, несопоставимой с любой инициацией, даже на самом начальном уровне; что же сказать тогда о тех, кто пользуется ими, чтобы прослыть за «великих посвященных»? Все это не что иное, как шарлатанство, даже если «силы», о которых идет речь, реальны в своей сфере; в самом деле, здесь представляет интерес не столько реальность феноменов как таковых, сколько значение и ценность, которые им надлежит приписывать.

Несомненно, что даже у тех, чья добросовестность неоспорима, роль внушения в подобных феноменах очень велика; чтобы убедиться в этом, достаточно рассмотреть случай «ясновидящих»; их так называемые «откровения» отнюдь не согласуются между собой, но, напротив, всегда связаны с их собственными идеями либо с идеями их окружения или школы, к которой они принадлежат. Предположим, однако, что речь идет о вещах совершенно реальных, что, впрочем, более вероятно тогда, когда «ясновидение» спонтанно, нежели когда оно было развито искусственно; но даже в этом случае непонятно, почему увиденное или услышанное в психическом мире было бы в целом более интересным и важным, нежели то, что каждый видит и слышит в мире телесном, прогуливаясь по улице: люди, по большей части ему неинтересные или безразличные, инциденты, его не касающиеся, фрагменты бессвязных или даже непонятных разговоров и т. д.; такое сравнение, пожалуй, дает самое верное представление о том, что предстает взору вольного или невольного «ясновидца». Первый более извинителен в своем непонимании — ведь он должен испытывать известные затруднения в признании того, что все его усилия, порой в течение ряда лет, привели в конечном счете к столь ничтожному результату; но спонтанному «ясновидящему» его способность должна казаться вполне естественной, как оно и есть на деле; если бы его не убеждали слишком часто, что она экстраординарна, он, возможно, никогда и не подумал бы ни заниматься тем, что он встречает в психической области, — не более, чем его аналогом в области телесной, — ни искать сверхъестественных или усложненных значений там, где в огромном большинстве случаев этого нет. Собственно говоря, у всего есть причина, даже у самого незначительного и на первый взгляд несущественного, но она для нас столь мало важна, что мы ее никак не учитываем и не испытываем потребности ее искать, по крайней мере когда речь идет о том, что принято называть «повседневной жизнью», т. е. в целом о событиях мира телесного; если бы то же правило соблюдалось в отношении мира психического (который, по сути, не менее ординарен сам по себе, если речь не идет о нашем его восприятии), от скольких заблуждений мы были бы избавлены! Правда, для этого потребовалось бы такое ментальное равновесие, каковым, к сожалению, «ясновидящие», даже спонтанные, одарены весьма редко, а тем более те, кто перенес психические «тренировки», о которых мы говорили выше. Как бы то ни было, эта абсолютная «незаинтересованность» по отношению к феноменам необходима каждому, кто, будучи наделен от природы такими способностями, хочет, несмотря на это, осуществить реализацию духовного порядка; что же касается того, кто их лишен, то, отнюдь не стремясь их обрести, он, напротив, должен считать это весьма ценным преимуществом в плане самой реализации — ибо ему придется, стало быть, преодолевать меньше препятствий; мы вернемся вскоре к этому последнему вопросу.

В целом, само слово «силы», когда его употребляют таким образом, имеет большой недостаток, напоминая об идее превосходства, которую эти вещи отнюдь не содержат; если его все же принять, оно стало бы простым синонимом слова «способности», этимологически почти идентичного по смыслу¹⁴⁷; это возможности существа, не имеющие, однако, ничего «трансцендентного», поскольку они полностью относятся к индивидуальному уровню, и даже на этом уровне отнюдь не являются высшими и самыми достойными внимания. Что касается придания им какой-либо инициатической ценности — как способностям даже просто вспомогательным или подготовительным, — то это было бы противно истине; а поскольку лишь последняя имеет цену в наших глазах, мы должны видеть вещи такими, каковы они есть, не заботясь о том, нравится это кому-нибудь или не нравится; обладатели психических «сил» напрасно сердились бы на нас — тем самым они подтвердили бы нашу правоту, демонстриируя свое непонимание и недостаток духовности; как, в самом деле, иначе определить это выдвижение на первый план индивидуальных преимуществ или скорее их видимости, заставляющее предпочесть ее знанию и истине?¹⁴⁸

Глава XXII

ОТКАЗ ОТ «СИЛ»

Итак, мы показали, сколь мало интереса представляют так называемые психические «силы», а также подчеркнули отсутствие всякой связи между их развитием и духовной или инициатической реализацией; теперь, прежде чем расстаться с этим предметом, остановимся на том факте, что с точки зрения подобной реализации они не только бесполезны и лишены значения, но даже в большинстве случаев вредны. В самом деле, они способствуют «рассеянию» в строго этимологическом смысле этого слова: человек, поглощенный многочисленными формами деятельности мира телесного, никогда не сумеет ни «сконцентрировать» свое сознание на высших реальностях, ни, следовательно, развить в самом себе соответствующие этому возможности; тем более так произойдет и с тем, кто будет блуждать и «расточать» себя во множественности — несравнимо более обширной и разнообразной — психического мира с его неограниченными формами; помимо исключительных случаев, весьма возможно, что он никогда не сумеет освободиться от него, особенно если, сверх того, питает относительно значения этих вещей иллюзии, которых вовсе не предполагает телесная активность.

Вот почему тот, кто имеет вполне определенное намерение следовать инициатическим путем, не только не должен стремиться обрести или развить в себе эти пресловутые «силы», но, напротив, даже если они обнаружатся у него спонтанным и совершенно случайным образом, должен безжалостно устранить их как препятствия, могущие отвратить его от единственной цели, к которой он стремится. Не то чтобы он всегда должен был видеть в этом «искушение» или «дьявольские козни» в литературном смысле — как порой слишком охотно утверждают; но все же есть нечто подобное в том, что мир индивидуального проявления, как на психическом, так и на индивидуальном уровне, по-видимому, пытается всеми способами удержать того, кто стремится от него ускользнуть; в этом проявляется своего рода реакция противоположных сил, которая, как и трудности другого порядка, связана с бессознательной враждебностью среды. Разумеется, поскольку человек не может изолироваться от среды и стать совершенно независимым от нее, покуда он не достиг цели или, по крайней мере, этапа, характеризуемого освобождением от условий индивидуального человеческого существования, совсем не исключено, что эти проявления суть в то же время весьма естественные, хотя и чисто случайные результаты производимой им внутренней работы, внешние отголоски которой порой принимают самые неожиданные формы, далеко выходящие за пределы того, что могут вообразить люди, не имевшие случая познакомиться с этим лично.

С другой стороны, те, кто от природы обладает некоторыми анормальными психическими способностями, ставятся тем самым в невыгодное положение в плане их духовного развития; они должны не только перестать интересоваться этим и придавать этому какое-либо значение, но и свести соответствующие упражнения до минимума, если не прекратить совершенно. В самом деле, если рекомендовалось сократить по возможности использование телесных чувств, по крайней мере в течение определенных более или менее продолжительных периодов работы, чтобы не отвлекаться, то же в равной степени верно для свойств психических; более того, тогда как человек не сможет жить, если прекратит полностью и надолго работу своих органов чувств, то во втором случае ничего подобного не происходит и никакого серьезного неудобства не может проистечь из этого «запрета»; напротив, существо может лишь выиграть в плане своего органического и умственного равновесия и оказаться впоследствии в лучших условиях, чтобы заняться — не рискуя впасть в более или менее патологическое состояние — развитием своих высших возможностей.

Те, кто демонстрирует экстраординарные «феномены», чаще всего являются существами с довольно низким уровнем интеллектуального и духовного развития, порой даже совершенно искаженного особыми «тренировками», которым они подвергаются; легко понять, что тот, кто посвятил часть своей жизни исключительно воспроизведению какого-либо «феномена», станет с тех пор неспособным на что-либо другое и что возможности иного рода отныне будут для него бесповоротно закрыты. Именно это обычно случается с теми, кто уступает притяжению психической области; даже если они предприняли вначале труд по инициатической реализации, то окажутся остановленными на этом пути и не пойдут дальше, радуясь тому, что еще остались здесь и не дали увлечь себя мало-помалу в направлении, которое, как мы объяснили в другом месте, противоположно духовности и в конечном счете может лишь привести к «распаду» сознательного существа¹⁴⁹; но оставим в стороне этот крайний случай — ведь даже простая приостановка всего духовного развития есть уже достаточно серьезное следствие, над которым должны бы поразмыслить любители «сил», если они не ослеплены полностью иллюзиями «промежуточного» мира.

Нам, пожалуй, возразят, что есть подлинные инициатические организации, которые сами толкают некоторых индивидов к развитию этих «сил»; но правда состоит в том, что индивиды, о которых здесь идет речь, — это те, кому недостает инициатических «качеств» и кто, напротив, имеет в то же время особые способности в психическом плане, так что в итоге это все, что в действительности возможно с ними сделать. Впрочем, в подобных условиях психическим развитием руководят и контролируют его способом, представляющим минимум неудобств и опасностей; эти существа реально пользуются благами связи, установленной таким образом, пусть и на низшем уровне, с традиционной организацией; последняя, со своей стороны, может использовать их для цели, которой они сами не сознают, — не потому что ее от них намеренно скрывают, но единственно потому, что при ограниченности своих возможностей они были бы совершенно неспособны ее понять.

Само собой разумеется, что опасности, о которых мы только что упомянули, перестают существовать для того, кто достиг определенной ступени инициатической реализации; можно даже сказать, что в последнем случае индивид имплицитно обладает всеми «силами», не имея нужды прибегать к их развитию каким-либо способом, — уже потому, что он господствует «сверху» над силами психического мира; но, как правило, он не упражняет эти способности, поскольку они более не представляют для него никакого интереса. Аналогичным образом тот, кто проник в самую суть некоторых традиционных наук, совершенно перестает интересоваться их применением и никак их не использует; ему довольно чистого знания, и поистине только оно важно для него, а все остальное — лишь простые случайности. Впрочем, любое проявление этих вещей есть неизбежно своего рода «нисхождение», даже если оно в действительности носит лишь внешний характер и реально не затрагивает само существо; и вправду, не следует забывать, что непроявленное превосходит проявленное и, следовательно, факт пребывания в этом «непроявленном» будет, если можно так выразиться, более адекватным выражением состояния, которое существо внутренне реализовало; иные выражают его символически словами: «ночь предпочтительнее дня» — и именно это состояние передается также изображением черепахи, свернувшейся под своим панцирем. Поэтому, если такое существо порой демонстрирует известные «силы», это происходит, как мы уже указывали, в исключительных случаях и по особым причинам, неизбежно ускользающим от оценки, свойственной внешнему миру, — причинам, совершенно отличным, разумеется, от тех, какие могут быть у любителя производить «феномены»; в других же случаях его единственным способом действия будет то, что дальневосточная традиция обозначила как «недеятельную активность», каковая, впрочем, именно благодаря своей непроявленности представляет саму полноту действия.

Мы напомним еще в связи с этим о полнейшей незначительности феноменов самих по себе; бывает, что феномены, внешне совершенно сходные, происходят от причин абсолютно различных и даже не одного и того же порядка; так, легко понять, что существо, находящееся на высокой ступени духовного развития, если и вызовет при случае какой-либо феномен, то не будет при этом действовать тем же способом, что тот, кто приобрел такую способность вследствие психических «тренировок», осуществляемых им в тех или иных формах; сравнение «теургии» и «магии», которое проводить здесь было бы неуместно, подкрепило бы это замечание. Эту истину должны, впрочем, без труда признать те, кто пребывает только в экзотерической области; если многочисленные случаи «левитации»или «биолокации», например, могут быть отнесены к истории святых, то наверняка столько же их отыщется и в истории колдунов; внешняя сторона (т. е. именно феномены как таковые в собственном и этимологическом смысле этого слова) точно та же у тех и у других, но никто не делает отсюда вывод, что и причины также одинаковы. С теологической точки зрения из двух фактов, подобных во всем, один может рассматриваться как чудо, тогда как другой им не считается; чтобы различить их, непременно понадобится прибегнуть к указаниям другого рода, независимым от самих фактов; мы могли бы сказать, естественно разделяя иную точку зрения, что факт будет чудом, если он связан с духовным влиянием, и не будет им, если связан лишь с влиянием психическим. Именно это весьма четко иллюстрирует борьба Моисея с магами фараона; она, кроме того, выражает также борьбу сил инициации и контринициации — в той степени и на той территории, где такая борьба действительно возможна; разумеется, как мы имели случай объяснить в другом месте, контринициация может осуществлять свое действие только в психической области, а все связанное с областью духовной ей абсолютно недоступно¹⁵⁰.

Мы полагаем, что достаточно сказали по этому предмету, и если мы так долго на нем задержались — даже, быть может, слишком долго, на взгляд некоторых, — то потому, что нередко сталкивались с такой необходимостью; сколь ни мало приятна порой подобная задача, следовало предостеречь тех, к кому это адресовано, от заблуждений, далеко не безобидных, которые они поминутно рискуют встретить на своем пути. В заключение скажем, что инициация никоим образом не имеет целью обретение «сил», которые, как и сам мир, где они используются, принадлежат в конечном счете области «большой иллюзии»; для человека на пути духовного совершенствования речь идет не о том, чтобы крепить связь с ней новыми узами, но, напротив, о том, чтобы освободиться от нее полностью; а это освобождение может быть достигнуто только благодаря чистому знанию — при условии, разумеется, что последнее не будет только теоретическим, но, напротив, станет вполне действенным; ведь именно в этом и состоит «реализация» существа на всех его уровнях.

Глава XXIII

ИНИЦИАТИЧЕСКИЕ ТАИНСТВА И ОБРЯДЫ

Мы уже сказали, что религиозные обряды и обряды инициатические существенно различны и цель их не одна и та же; это неизбежно следует из самого различения обеих областей — экзотерической и эзотерической, к которым они соответственно относятся; если их порой смешивают, то это связано прежде всего с незнанием данного различия, а также, отчасти, — с наблюдаемым порой сходством этих обрядов, по крайней мере в их внешних формах, которые могут ввести в заблуждение тех, кто смотрит на вещи «извне». Однако различение это является совершенно отчетливым, когда речь идет о собственно религиозных обрядах, по самому определению принадлежащих экзотерической сфере и, следовательно, не оставляющих места никакому сомнению; но надо сказать, что оно может быть менее ясным в иных случаях — например, в традиции, где нет разделения на эзотеризм и экзотеризм, составляющие два отдельных аспекта, но где имеются только различные уровни знания, причем переход от одного к другому почти не заметен, как это, в частности, свойственно индийской традиции; такой постепенный переход естественно выражается в соответствующих обрядах, так что некоторые из них могут носить в определенном отношении, так сказать, смешанный или промежуточный характер.

В индийской традиции как раз и встречается один из обрядов, относительно которых совершенно правомерно поставить вопрос — носят ли они инициатический характер или нет; мы имеем в виду упанаяну, т. е. обряд, посредством которого индивид обретает реальную связь с одной из трех высших каст, к которой до совершения этого обряда он принадлежал, так сказать, потенциальным образом. Этот случай действительно заслуживает внимательного рассмотрения; вначале надо хорошенько уяснить, что именно следует понимать под термином санскара, который обычно переводят как «таинство»; этот перевод представляется нам далеко не удовлетворительным, ибо, следуя слишком обычной на Западе тенденции, он утверждает тождество между вещами хотя и сопоставимыми в ряде отношений, но по сути весьма различными. Собственно говоря, не сам этимологический смысл слова «таинство» дает повод для этого возражения — ведь в любом случае речь идет о чем-то «священном»; смысл этот, впрочем, чересчур широк, чтобы из него можно было извлечь сколько-нибудь точное понятие; если придерживаться его, любой обряд без различия может быть назван «таинством»; но фактически это слово неотделимо от специфически религиозного и узко ограниченного употребления его в христианской традиции; здесь оно обозначает нечто, чему, вероятно, нельзя найти точного эквивалента. Стоит поэтому как можно лучше сообразоваться с таким употреблением во избежание всяких недоразумений, сохранив название «таинство» исключительно за определенной категорией религиозных обрядов, принадлежащих собственно традиционной христианской форме; тогда понятие «таинство» войдет в понятие санскара на правах частного случая, а не наоборот; другими словами, можно сказать, что христианские таинства суть санскара, но индуистские санскара не суть таинства; ведь, согласно самой элементарной логике, название рода подходит каждому из видов, которые он включает, но, напротив, название одной из этих разновидностей не может быть отнесено ни к другой разновидности, ни к роду в целом.

Санскара — это, в сущности, обряд «вступления» (agregation) в традиционное сообщество; ясно, что это определение вполне независимо от частной формы — религиозной или другой, в которую может облечься та или иная традиция; в христианстве такую функцию исполняют таинства, как в других традициях — санскара иной разновидности. Мы должны, однако, сказать, что слову «вступление», употребленному нами, отчасти недостает точности — по двум причинам; прежде всего, если строго придерживаться его собственного смысла, оно, пожалуй, обозначает саму связь с традицией, и тогда его следует применять лишь к единственному обряду — тому, посредством которого эта связь устанавливается действенным образом, тогда как в действительности в одной и той же традиции имеется большее или меньшее число санскара; приходится допустить, что упомянутое «вступление» содержит множество уровней или модальностей, которые в целом соответствуют основным фазам жизни индивида. С другой стороны, само слово «вступление» может навести на мысль об отношении, которое еще остается в известном смысле внешним, как если бы речь шла просто о присоединении к «группе» или вхождении в «общество»; имеется в виду, однако, акт совсем другого порядка, предполагающий ассимиляцию, которую можно назвать «органической», ибо при этом происходит настоящая трансмутация (абхисамбхава) в тонких элементах индивидуальности. Г-н Ананда Кумарасвами предложил для передачи понятия санскара термин «интеграция», который и в самом деле представляется нам более предпочтительным, чем термин «вступление», с обеих этих точек зрения, — ибо он вполне точно передает идею ассимиляции. Кроме того, легко понять, что «интеграция» может быть более или менее полной и глубокой и, следовательно, может происходить постепенно; а это вполне передает понятие множественности санскар внутри одной и той же традиции.

Следует отметить, что «трансмутация» вроде той, о которой мы только что говорили, происходит не только в случае санскара, но и в случае инициатических обрядов (дикша)¹⁵¹; это одна из характерных черт, общих для тех и других, позволяющая сравнивать их в некоторых отношениях, каковы бы ни были, впрочем, их существенные различия. В самом деле, в обоих случаях происходит трансмиссия или передача «духовного влияния», и это влияние, как бы «вдыхаемое» в ходе обряда, производит в индивидуальности указанную «трансмутацию». Само собой разумеется, что эффекты ее могут быть ограничены той или иной определенной областью, в соответствии с целью данного обряда; и именно по их цели, следовательно, по области или уровню возможностей, в которых они действуют, инициатические обряды глубоко отличаются от всех остальных.

С другой стороны, различие — внешне, вероятно, самое очевидное и потому легче всего узнаваемое наблюдателями «извне», — состоит в том, что санскара являются общими для всех индивидов, связанных с одной и той же традицией, — т. е. в целом для всех, принадлежащих определенной «среде»; последнее придает этим обрядам аспект, который можно назвать собственно «социальным»; напротив, инициатические обряды, требующие некоторых особых качеств, всегда предназначаются для более или менее ограниченной элиты. Тем самым можно уяснить себе ошибку, совершаемую этнологами и социологами, которые необдуманно употребляют, в частности применительно к так называемым «примитивным обществам», термин «инициация», настоящий смысл которого и реальное значение они явно не знают, — прилагая его к обрядам, в которых могут участвовать, в тот или иной момент своей жизни, все члены народа или племени; эти обряды в действительности отнюдь не носят инициатического характера, а представляют собой настоящие санскара. В тех же самых обществах, естественно, могут существовать и аутентичные инициатические обряды, пусть и более или менее выродившиеся (и, пожалуй, зачастую менее чем можно было бы предположить); но здесь, как и повсюду, последние доступны лишь некоторым индивидам при исключении остальных; а этого, даже без более глубокого рассмотрения, вполне достаточно, чтобы смешение стало невозможным.

Теперь мы можем перейти к более специальному случаю, упомянутому нами вначале, — индуистскому обряду упанаяна, который главным образом состоит в инвеституре брахманским шнуром (павитра или упавита), дающей доступ к изучению священных Книг; идет ли здесь речь об инициации? Вопрос, по-видимому, мог бы быть разрешен уже самим фактом, что это обряд санскара, а не дикша; с точки зрения самой индуистской традиции — авторитет которой, разумеется, должен быть принят во внимание, — он не рассматривается как инициатический; но можно было бы также задаться вопросом — почему это так, вопреки видимости, побуждающей предполагать обратное. Мы уже указали, что этот обряд предназначен для членов трех первых каст; но, по правде сказать, это ограничение свойственно самому устройству традиционного индийского общества; его недостаточно, чтобы можно было говорить здесь об инициации, — как и, например, тот факт, что те или иные обряды предназначены для мужчин при исключении женщин или наоборот, сам по себе не позволяет приписать им инициатический характер (чтобы убедиться в этом, достаточно привести случай христианского рукоположения, которое требует, сверх того, других особых качеств и тем не менее относится, бесспорно, к экзотерическому уровню). Помимо одного этого качества, о котором мы только что напомнили (его-то и обозначает термин арья), никакого другого для упанаяны не требуется; это, следовательно, обряд, общий для всех членов трех первых каст и даже представляющий для них больше обязанность, нежели право; так вот, этого обязательного характера, непосредственно связанного с тем, что мы назвали «социальным» аспектом санскары, не может быть в случае инициатического обряда. Социальная среда, сколь бы глубоко традиционной она ни была, не может навязать ни одному из своих членов, каковы бы ни были их качества, обязанности вступить в инициатическую организацию; по самой своей природе это вступление не может быть связано ни с каким принуждением более или менее внешнего порядка, пусть даже просто моральным, что принято называть «общественным мнением», — которому, впрочем, попросту неведомо все относящееся к инициации, поскольку этот уровень реальности по определению закрыт для общественности как таковой. Что же касается упанаяны, то можно сказать, что принадлежность к касте бывает виртуальной или даже потенциальной, покуда не совершен этот обряд (требуемым при этом качеством является лишь естественная способность войти в данную касту), так что он необходим для того, чтобы индивидуум мог занять определенное место и выполнять известную функцию в социальном организме; хотя его функция должна прежде всего соответствовать его собственной природе, нужно еще, чтобы он был по-настоящему способен ее выполнить, дабы эта природа была «реализована», а не осталась в состоянии простой неразвитой способности; поэтому вполне понятно и нормально, что несовершение этого обряда в предписанные промежутки времени влечет за собой исключение из сообщества, или, точнее, само по себе означает такое исключение.

Следует, однако, рассмотреть еще один важный момент, так как именно он ведет к путанице; упанаяна сообщает качество двиджа или «дважды рожденного»; итак, она со всей отчетливостью обозначается как «второе рождение»; при этом известно, что данное выражение в довольно точном смысле применяется также к инициации. Правда, христианское крещение, весьма отличное, впрочем, от упанаяны во всех других отношениях, также является вторым рождением, и слишком очевидно, что этот обряд не имеет ничего общего с инициацией; но отчего один и тот же «технический» термин может применяться одновременно на уровне санскара (включая таинства) и на уровне инициатическом? Дело в том, что «второе рождение» само по себе и в своем общем смысле есть, собственно, психическое возрождение (действительно, следует обратить внимание, что оно имеет отношение непосредственно к психической области, а не к духовной — иначе это было бы уже «третье рождение»); но это возрождение может обладать единственно психическими эффектами, т. е. ограниченными более или менее специальным уровнем индивидуальных возможностей, где оно способно, напротив, стать исходной точкой «реализации» высшего порядка; только в этом последнем случае оно приобретет чисто инициатическое значение, тогда как в первом оно относится к более внешней стороне отдельных традиционных форм, — той, которой причастны все без различия¹⁵².

Упоминание о крещении поднимает другой вопрос, не лишенный интереса; этот обряд, помимо своей вышеуказанной особенности, по самой форме также сходен с некоторыми инициатическими обрядами; можно к тому же отметить его связь с обрядами очищения посредством элементов, к чему мы вернемся несколько позже, — обрядами, весьма распространенными и, безусловно подходящими для применения в различных областях; но возможно, однако, что здесь следует принять во внимание нечто другое. В самом деле, нет ничего удивительного, что экзотерические обряды строятся отчасти по модели эзотерических или инициатических обрядов; если ступени внешнего обучения в традиционном обществе могли быть заимствованы из инициации, как мы объясним это позднее, — то с тем большим основанием подобная «экстериоризация» могла осуществляться применительно к более высокому, хотя все еще экзотерическому уровню, — мы имеем в виду уровень обрядов религиозных¹⁵³.

Во всем этом строго соблюдается норма иерархических отношений; согласно этим отношениям, приложения менее высокого или более внешнего уровня должны проистекать из тех, которые носят первичный характер; итак, если мы рассмотрим, ограничиваясь лишь этими примерами, такие вещи, как второе рождение или очищение посредством элементов, то в действительности первейшим из всех будет их инициатическое значение, а все остальные приложения должны более или менее непосредственно выводиться из него; ведь ни в одной традиционной форме нет ничего более первичного, чем инициация и ее собственная «внутренняя» область, и именно в ней воистину пребывает самый дух любой традиции.

Глава XXIV

МОЛИТВА И ЗАКЛИНАНИЕ

Мы только что рассмотрели случаи, когда экзотерическая и эзотерическая области не отделены друг от друга абсолютно, благодаря особенностям устроения традиционных форм, устанавливающим между этими областями своего рода преемственность; напротив, существуют другие случаи, когда различие выступает со всей отчетливостью; в частности, так бывает, когда экзотеризм обретает специфически религиозную форму. Чтобы привести конкретный и вполне определенный пример таких случаев, рассмотрим различие между молитвой, в экзотерическом плане, и — в эзотерическом плане — тем, что мы назовем «заклинанием», употребляя этот термин за неимением другого, более ясного, которого недостает западным языкам; впоследствии мы определим его более точно. Что касается молитвы, мы должны прежде всего отметить, что хотя в обыденном языке это слово чаще всего трактуют весьма нечетко, порой даже принимают его за синоним термина «проповедь» (oraison) во всей его обобщенности, мы полагаем, что подобает сохранить за ним (или вернуть ему) гораздо более специальное и ограниченное значение, связанное с самой его этимологией: ибо слово «молитва» означает собственно и исключительно «просьба» (priere) и не может без искажения смысла употребляться для обозначения чего-либо другого; не следует забывать, что единственно в этом значении мы будем употреблять его в ходе дальнейших рассуждений.

Прежде всего, чтобы показать, каким образом можно понимать молитву, рассмотрим любое сообщество, будь то религиозное или просто «социальное», в самом внешнем смысле, даже просто «светском», в котором это слово чаще всего употребляется в нашу эпоху¹⁵⁴; каждый член такого сообщества связан с ним в той или иной мере, определяемой обширностью сферы действия упомянутого сообщества; логично, что в той же самой мере он должен обладать и определенными преимуществами — только материальными в одних случаях (например таких, как нынешние нации или многочисленные ассоциации, основанные на простой солидарности интересов; само собой разумеется, что в целом речь идет о вполне светских организациях); но в других случаях они могут также относиться к внетелесным модальностям индивида, т. е. к тому, что можно назвать психической областью (утешения или другие благодеяния эмоционального и даже порой более высокого уровня); или же, будучи материальными, они достигаются способами внешне нематериальными — скажем точнее, посредством вмешательства элементов, не принадлежащих телесной сфере, но непосредственно воздействующих на последнюю (достижение исцеления с помощью молитвы — вот особенно наглядный пример этого случая). При всем том мы говорим только о модальностях индивида, ибо эти преимущества никогда не выходят за пределы индивидуальной области, которая только и доступна сообществам любого вида, помимо инициатических организаций (поскольку лишь последние имеют целью выход за пределы этой области): такие сообщества занимаются вещами второстепенными и их конкретным применением, представляющим практический интерес с какой-либо точки зрения, — и не только, разумеется, в грубо «утилитарном» смысле, которым ограничиваются чисто «светские» организации, чья сфера действия не простирается далее телесной области.

Итак, каждое сообщество можно рассматривать как располагающее — помимо чисто материальных способов действия в обычном смысле слова, т. е. относящихся единственно к телесному уровню, — силой тонкого порядка, вклад в которую внесли, так сказать, все ее члены, прошлые и нынешние; сила эта, следовательно, тем более значительна и способна производить воздействия тем более существенные, чем древнее и многочисленнее данное сообщество¹⁵⁵; впрочем, очевидно, что это «количественное» рассуждение указывает, по сути, на то, что речь идет об индивидуальной области, за пределами которой сила не могла бы действовать. Каждый из членов может при необходимости использовать часть этой силы; ему достаточно согласовать свою индивидуальность с тем сообществом, частью которого он является, — и такого результата он добьется, сообразуясь с правилами, установленными последним и соответствующими различным могущим возникнуть обстоятельствам; стало быть, если индивид высказывает просьбу, то в целом, по крайней мере самым непосредственным образом, сознательно или нет, он адресует эту просьбу тому, что можно назвать «духом сообщества» (хотя слово «дух» в подобном случае явно неуместно; ведь по сути речь идет только о психической сущности). Однако следует добавить, что не всегда дело сводится единственно к этому; в случае сообществ, принадлежащих традиционной форме, подлинной и регулярной, — в частности, сообществ религиозных, где соблюдение правил, о которых мы только что говорили, состоит, среди прочего, в совершении определенных обрядов, — наличествует, сверх всего, вмешательство поистине «не-человеческого» элемента, т. е. того, что мы назвали «духовным влиянием»; но оно должно здесь рассматриваться как «нисходящее» в индивидуальную область и осуществляющее свое действие посредством коллективной силы, в которой оно обретает свою точку опоры¹⁵⁶.

Иногда упомянутая сила, или, точнее, синтез «духовного влияния» с этой коллективной силой, в которую оно, так сказать, «внедряется», может сосредоточиться на «опоре» телесного порядка — к примеру, на определенном месте или объекте, играющем роль настоящего «конденсатора»¹⁵⁷, и вызывать в нем чувственные проявления, подобные тем, о которых сообщается в Библии в связи с Ковчегом Завета и храмом Соломона; можно было бы также привести здесь в качестве примеров места паломничеств, гробницы и мощи святых или других лиц, почитаемых приверженцами той или иной традиционной формы. В этом состоит главная причина «чудес», которые происходят в различных религиях, — ибо существование подобных фактов бесспорно и отнюдь не ограничивается какой-либо одной определенной религией; впрочем, вопреки расхожим представлениям, эти факты, разумеется, не должны рассматриваться как противоречащие естественным законам, — равным образом как, с другой точки зрения, «сверхрациональное» не должно приниматься за «иррациональное». В действительности, повторяем, у «духовных влияний» также имеются свои законы — пусть и иного порядка, нежели законы естественных сил (как телесных, так и психических), — но тем не менее в известной мере аналогичные последним; поэтому обстоятельства, особо благоприятные для действия этих «духовных влияний», не только поддаются определению, но и могут произвольно создаваться и направляться теми, кто обладает необходимыми для этого знаниями и прибегает к ним сообразно функциям, которыми подобные лица наделены в традиционной организации. Важно отметить, что «чудеса», о которых здесь идет речь, сами по себе и независимо от их причины — а лишь одна она имеет «трансцендентный характер» — суть феномены чисто физические и воспринимаются как таковые одним или несколькими из пяти органов чувств; впрочем, только подобные феномены и могут констатироваться повсеместно и всей массой народа или обычных «верующих», чье понимание реально не выходит за пределы телесной модальности индивидуума.

Преимущества, которые могут быть получены посредством молитвы и обрядовой практики социальной или религиозной общности (имеются в виду обряды, общие для всех ее членов без исключения, — следовательно, чисто экзотерические и отнюдь не носящие инициатического характера, а также не рассматриваемые как возможная опора духовной «реализации»), относительны и вторичны, но тем не менее значимы для индивида, который и сам относителен и вторичен; поэтому он был бы неправ, по своей воле лишая себя этих преимуществ, если он связан с какой-либо организацией, способной их ему обеспечить. Так, коль скоро нужно учитывать природу человеческого существа, каковой она фактически является на своем уровне реальности, то отнюдь не предосудительно — даже для того, кто является не просто «верующим» (мы проводим здесь между верой и знанием разграничение, соответствующее в целом различию между экзотеризмом и эзотеризмом), в собственных личных интересах и помимо каких-либо доктринальных соображений, — следовать внешним предписаниям религии или традиционного законодательства, если, конечно, не преувеличивать их роль и значение и если сообщество не ставит условий, которые, хотя и будучи общепринятыми, были бы фактически неприемлемы в данном конкретном случае; только при этих условиях молитва — обращена ли она к коллективной общности или, через посредство последней, — к «духовному влиянию», действующему через нее, — совершенно правомерна, даже с точки зрения самой строгой ортодоксии в области чистой доктрины¹⁵⁸.

Эти рассуждения, позволяя провести сопоставление, помогут лучше понять то, что мы скажем теперь по поводу «заклинаний»; важно отметить, что то, что мы под ними подразумеваем, не имеет ничего общего с магическими практиками, которым подчас дают то же название¹⁵⁹; впрочем, мы уже достаточно объяснились на предмет магии, чтобы всякое смешение стало невозможным, и нет необходимости задерживаться на этом долее. Заклинание, в противоположность молитве, — отнюдь не просьба; оно даже не предполагает существования какой-либо внешней вещи (что неизбежно подразумевает любая просьба); ведь все внешнее относится к индивиду, а его-то и следует здесь превзойти; заклинание есть устремление существа ко Всеобщему ради достижения того, что, выражаясь несколько «теологически», мы назвали бы духовной благодатью, т. е. по сути внутренним озарением, которое, естественно, может быть в разных случаях более или менее полным. Здесь действие духовного влияния должно быть рассмотрено, так сказать, в чистом состоянии; существо, вместо того чтобы молить о его снисхождении к себе, как это происходит в случае молитвы, напротив, стремится само подняться к нему. Заклинание, определяемое таким образом как действие, в принципе совершенно внутреннее, может, однако, в большинстве случаев быть выражено и «поддержано» извне словами или жестами, представляющими собой определенные инициатические обряды, — такими как «мантра» в индуистской традиции и «дхикр» в традиции исламской; эти слова и жесты вызывают ритмические вибрации на протяжении более или менее обширной области в неограниченном ряду состояний существа. Сколь бы полным ни был, как мы только что сказали, реально достигнутый результат, конечной целью всегда остается реализация в себе «Универсального Человека» через совершенную сопричастность целокупности состояний, гармонически и соответствующим образом иерархизированных, в целостном раскрытии в обоих направлениях — «расширения» и «возвышения» (exaltation), т. е. одновременно в горизонтальном развертывании модальностей каждого состояния и в вертикальном наслаивании различных состояний, согласно геометрическому изображению, детально описанному нами в другом месте¹⁶⁰.

Это приводит нас к установлению другого отличия, сообразно тому, насколько полон результат, достигнутый в стремлении к этой цели; прежде всего, от определенной таким образом иерархии следует отделить толпу «профанов»; мы подразумеваем здесь всех тех, кто, просто исповедуя какую-либо религию, могут добиться реальных результатов лишь по отношению к своей телесной индивидуальности и в пределах этой части или этой особой модальности индивидуальности; ведь их действительное сознание не идет ни дальше, ни выше области, заключенной в этих пределах. Однако среди этих верующих имеются — хотя их и немного — те, кто достигает несколько большего (таковы известные мистики, которых можно было бы рассматривать в этом смысле как более «интеллектуальных», нежели остальные): не выходя из своей индивидуальности, но в ее «продолжениях» они косвенно воспринимают некоторые реальности высшего порядка — не такими, каковы они сами по себе, но в символическом выражении, облеченными в психические или ментальные формы. Это все еще феномены (т. е., в этимологическом смысле, видимости, всегда относительные и иллюзорные, ибо имеющие форму), но феномены сверхчувственные, доступные не всем; у тех, кто их воспринимает, они могут вызвать уверенность, всегда неполную, фрагментарную и рассеянную, но стоящую, однако, выше простой веры, которую она заменяет собой; этот результат, впрочем, достигается пассивно, т. е. без вмешательства воли и обычными средствами, которые указываются религиями, — в частности, с помощью молитвы и совершения предписанных обрядов, ибо все это не выходит из области экзотеризма.

На гораздо более высоком уровне, уже значительно удаленном от предыдущего, помещаются те, кто, расширив свое сознание до пределов целостной индивидуальности, достигают способности непосредственно созерцать высшие состояния их бытия, однако на деле при этом не причастны им; здесь мы находимся в инициатической области, но эта инициация, реальная и эффективная в плане расширения индивидуальности в ее внетелесных модальностях, — является только теоретической и виртуальной по отношению к высшим состояниям, ибо реально не приводит к овладению ими. Она дает достоверный опыт, несравнимо более полный, развитый и последовательный, нежели в предыдущем случае, ибо он уже не принадлежит области феноменов; однако того, кто приобрел такой опыт, можно сравнить с человеком, который знает свет только по лучам, достигающим его (в предыдущем случае он, подобно узникам символической пещеры, описанной Платоном, знал о свете лишь по отражениям или теням, отбрасываемым в сфере его индивидуального ограниченного сознания); тогда как, чтобы узнать свет в совершенной полноте его внутренней и сущностной реальности, надо подняться до его истока и отождествиться с ним¹⁶¹. Этот последний случай соответствует полноте реальной и действительной инициации, т. е. сознательному и намеренному овладению целокупностью состояний существа, в соответствии с двумя вышеуказанными значениями; таков исчерпывающий и конечный результат заклинания, весьма отличный, как видим, от всех тех, которых мистики могут достичь с помощью молитвы; ибо это не что иное, как само совершенство полностью реализованного метафизического знания; йог индуистской традиции или суфий традиции исламской — если понимать эти термины в их строгом и истинном значении, — это тот, кто достиг высшей степени и таким образом реализовал в своем существе целокупную возможность «Универсального Человека».

Глава XXV

ИНИЦИАТИЧЕСКИЕ ИСПЫТАНИЯ

Теперь мы рассмотрим вопрос о так называемых инициатических «испытаниях», представляющих собой лишь частный случай обрядов этого рода; но он достаточно важен и заслуживает особого разбора, тем более что дает повод к ошибочным воззрениям; подобные недоразумения, пожалуй, создаются самим словом «испытания», употребляемым во множестве смыслов, хотя некоторые обиходные значения, вполне возможно, возникли уже на основе ранее существовавшей путаницы. В самом деле, не очень ясно, почему обычно называют «испытанием» разного рода трудности; почему о том, кто страдает, говорят, что он переносит тяжкие «испытания»; трудно увидеть в этом что-либо иное, кроме неверного словоупотребления, корни которого было бы небезынтересно исследовать. Как бы то ни было, это обыденное представление о «жизненных испытаниях» существует, даже если не соответствует чему-либо четко определенному, и оно-то и породило ложные уподобления, касающиеся инициатических испытаний, — так что некоторые даже усматривали в них своего рода символическое изображение жизненных испытаний; такое странное «переворачивание» давало повод предположить, что только внешние факты человеческой жизни имеют реальное значение и по-настоящему ценятся даже с самой инициатической точки зрения. Это действительно было бы слишком просто; тогда все, без сомнения, оказались бы кандидатами на инициацию; каждому стоило бы только претерпеть ряд трудностей (что случается почти со всяким), чтобы достигнуть инициации, хотя сложно было бы сказать, кем и от чьего имени она была им дана. Мы полагаем, что уже сказали достаточно о подлинной природе инициации, чтобы не останавливаться на нелепости подобных выводов; дело в том, что «обычная жизнь», как ее понимают сегодня, не имеет абсолютно ничего общего с инициатическим уровнем, поскольку она соответствует вполне «светской» концепции; и если, напротив, рассмотреть человеческую жизнь с точки зрения традиционной и правомерной концепции, то можно было бы сказать, что жизнь следует считать символом, а не наоборот.

На этом последнем вопросе стоило бы немного задержаться. Известно, что символ всегда должен быть на порядок ниже того, что он символизирует (этого, напомним мимоходом, достаточно, чтобы устранить все «натуралистские» интерпретации, измышляемые в наши дни); реальности телесной области, относящиеся к низшему и наиболее ограниченному уровню, не могут символизироваться чем бы то ни было, да и, впрочем, ничуть в этом не нуждаются; ведь все воспринимают их прямо и непосредственно. Напротив, любое событие или феномен, сколь бы незначителен он ни был, всегда может — в силу соответствия между всеми уровнями реальности — рассматриваться в качестве символа реальности высшего уровня, являясь своего рода чувственным выражением последней уже потому, что он выводится из нее, подобно тому как следствие выводится из принципа; и в этом качестве, лишенный значения и интереса сам по себе, он может представлять глубокий смысл для того, кто способен усматривать нечто за пределами непосредственной видимости. Здесь происходит транспозиция, результат которой явно не имеет ничего общего ни с «обычной жизнью», ни даже с внешней жизнью, как бы ее ни толковать; последняя просто дает точку опоры, позволяющую существу, одаренному особыми способностями, выйти за пределы ее ограничений; и эта точка опоры, утверждаем мы, может быть какой угодно, в зависимости от собственной природы существа, которое ею пользуется. Следовательно — и это вновь приводит нас к общему представлению об «испытаниях», — страдание в некоторых особых случаях вполне может быть поводом или исходным пунктом для развития скрытых возможностей, — но точно так же им может стать все что угодно другое; это повод, скажем мы, и ничего более; и это не позволяет приписывать страданию самому по себе никакой особой и исключительной роли, несмотря на все привычные заявления по данному предмету. Отметим, кроме того, что эта совершенно второстепенная и случайная роль страдания, даже если она не преувеличена, конечно, гораздо более ограничена на инициатическом уровне, нежели в некоторых других «реализациях» более внешнего порядка; в особенности у мистиков она становится в известном смысле обычной и приобретает значение факта, могущего породить иллюзию (и, разумеется, прежде всего у самих мистиков), что несомненно объясняется, по крайней мере отчасти, соображениями специфически религиозного характера¹⁶². Надо еще добавить, что «светская» психология в значительной мере, конечно, способствовала распространению самых смутных и ошибочных идей относительно сказанного; но во всяком случае, идет ли речь о простой психологии или о мистицизме, — все эти вещи не имеют абсолютно ничего общего с инициацией.

Завершив рассмотрение этого вопроса, мы должны найти объяснение факту, могущему, на взгляд некоторых, дать повод к возражению; хотя сложные или затруднительные обстоятельства, как мы только что сказали, свойственны жизни всех людей, довольно часто случается, что те, кто следует инициатическим путем, сталкиваются с необычным умножением трудностей. Данный факт связан с некоей бессознательной враждебностью среды, о чем мы уже упоминали ранее: кажется, что этот мир — мы имеем в виду совокупность людей и вещей, составляющих область индивидуального существования, — силится всеми способами удержать того, кто стремится от него ускользнуть; подобные реакции в целом вполне нормальны и понятны, и сколь бы неприятны они ни были, этому, конечно, не следует удивляться. Таким образом, речь идет, собственно, о препятствиях, создаваемых враждебными силами, а отнюдь не — как подчас можно ошибочно вообразить себе — об испытаниях, намеренно навязанных силами, главенствующими в инициации; необходимо покончить раз и навсегда со всеми этими баснями, более близкими оккультистским мечтаниям, нежели инициатическим реальностям.

Инициатическими испытаниями называют нечто совсем другое, и теперь нам будет достаточно одного слова, чтобы окончательно положить конец всяким кривотолкам: это преимущественно обряды, а отнюдь не мнимые «жизненные испытания»; без обрядов инициации не могли бы существовать, и их нельзя заменить ничем, что не носило бы обрядового характера. Так сразу становится очевидным, что аспекты, на которых обычно настаивают более всего, в действительности второстепенны; если бы эти испытания действительно имели целью — согласно самому «упрощенному» представлению — продемонстрировать, обладает ли кандидат на инициацию требуемыми качествами, то пришлось бы согласиться с тем, что они весьма неэффективны; и можно понять тех, кто, придерживаясь такого мнения, рассматривает их как не имеющие значения; но, как правило, тот, кто допущен к испытаниям, уже с помощью других, более адекватных средств был признан «вполне и должным образом достойным»; значит, здесь имеет место нечто совсем иное. Тогда можно было бы сказать, что эти испытания представляют собой наставление, данное в символической форме и предназначенное для последующей медитации; это очень верно, но то же самое можно сказать о любом обряде; ведь все они, как говорилось ранее, также носят символический характер и, стало быть, имеют значение, которое каждому индивиду надлежит исследовать в меру его способностей. Глубинный смысл обряда состоит, как мы уже объясняли вначале, в присущей ему эффективности; она, разумеется, тесно связана с символическим смыслом, заключенным в его форме, но, тем не менее, остается независимой от того, как в действительности понимают этот смысл участники обряда. Поэтому прежде всего надлежит поставить во главу угла непосредственную эффективность обряда; остальное, каково бы ни было его значение, второстепенно, и всего сказанного нами до сих пор вполне достаточно, чтобы избавить нас от дальнейших объяснений.

Ради большей точности скажем, что испытания являются предварительными или подготовительными обрядами перед собственно инициацией; они составляют ее необходимую преамбулу, так что сама инициация есть как бы их заключение или непосредственное завершение. Они часто приобретают форму символических «путешествий»; мы лишь отмечаем попутно этот момент, так как не можем здесь распространяться о символике путешествия в целом; скажем только, что в этом аспекте испытания предстают как «поиск», или лучше «искания» (queste) — как выражались в Средние века¹⁶³, — ведущие существо из «мрака» профанного мира к инициатическому «свету»; но и эта форма, понятная сама по себе, в известном смысле второстепенна, хотя и хорошо соответствует тому, о чем речь. По существу, испытания являются преимущественно обрядами очищения; это и есть настоящее объяснение самого слова «испытания», смысл которого здесь — явно «алхимический», а отнюдь не обыденный, дающий повод к отмеченным нами случаям непонимания. Теперь, чтобы понять основополагающий принцип обряда, важно учитывать, что очищение производится «элементами» (в космологическом смысле этого термина), и причину этого легко выразить в нескольких словах: «элемент» означает «простой», а «простой» — значит не подверженный порче. Следовательно, материальной «опорой» ритуального очищения всегда будут тела, которые символизируют элементы и носят их названия (следует хорошенько уяснить себе, что сами элементы отнюдь не являются так называемыми «простыми» телами — что, впрочем, есть противоречие, — но тем, из чего образованы все тела), или по крайней мере одно из этих тел; это равным образом применимо в экзотерической традиционной сфере, а именно в религиозных обрядах, где данный способ очищения используется не только для человеческих существ, но и для других живых существ, неодушевленных предметов, а также для каких-либо мест или зданий. Хотя вода, по-видимому, играет здесь преобладающую роль в сравнении с другими телами, представляющими элементы, тем не менее надо сказать, что ее роль не исключительна; пожалуй, можно было бы объяснить это преобладание тем, что вода во всех вообще традициях является, как правило, символом «универсальной субстанции». Как бы то ни было, едва ли необходимо говорить, что упомянутые обряды — очищения (lustrations), омовения и другие (в том числе христианский обряд крещения, который, как мы уже отметили, также входит в эту категорию), не имеют, как и ритуальные посты или запрет на некоторые виды пищи, абсолютно ничего общего с предписаниями гигиены или телесной чистоты, вопреки наивным представлениям современных людей; последние, сознательно желая свести все к чисто человеческому объяснению, по-видимому, находят удовольствие в том, чтобы выбрать самую грубую из всех возможных интерпретаций. Правда, так называемые «психологические» объяснения, с виду более тонкие, по сути не лучше; все они в равной мере пренебрегают тем единственным, что следует учитывать: действительное воздействие обрядов не связано ни с «верой», ни с теоретической концепцией, но является позитивным фактом.

Теперь понятно, почему, как только испытания обретают форму последовательных «путешествий», последние ставятся в соответствие с различными элементами; и нам остается только указать, в каком смысле с инициатической точки зрения должен пониматься сам термин «очищение». Речь идет о том, чтобы привести существо в состояние недифференцированной простоты, сопоставимой — как мы сказали ранее — с состоянием materia prima (понимаемой здесь, естественно, в относительном смыcле), дабы оно обрело способность воспринимать вибрации инициатического Fiat Lux; надо, чтобы духовное влияние, трансмиссия которого даст ему это первое «озарение», не встретило в нем никакого препятствия, связанного с негармоничными «образованиями», исходящими из профанного мира¹⁶⁴; вот почему оно должно быть вначале сведено к состоянию materia prima; а это, если немного поразмыслить, достаточно ясно показывает, что инициатический процесс и «Великое Делание» в герметизме суть в действительности одно и то же, а именно — обретение божественного Света, единственного источника всякой духовности.