Назад

 

Глава XXXVI

ИНИЦИАЦИЯ И «СЛУЖЕНИЕ»

 

Среди характерных черт современных псевдоинициатических организаций, пожалуй, самым всеобщим и поразительным окажется факт приписывания эзотерического и инициатического значения рассуждениям, которые реально могут иметь более или менее внятный смысл только в чисто экзотерической области; впрочем, такое смешение, которое вполне согласуется с употреблением образов, извлеченных из «повседневной» жизни (о чем мы говорили выше), по-своему неизбежно у профанов; желая прослыть тем, чем не являются, они стремятся говорить о вещах, в которых не разбираются, составляя о них представление в меру того, что способны понять сами. Не менее естественно, что рассуждения подобного рода, на которых они особенно настаивают, всегда оказываются в согласии с преобладающими тенденциями нынешней эпохи и даже следуют им в своих более или менее второстепенных вариациях; можно было бы в связи с этим задаться вопросом: каким образом факт такой подверженности влияниям светского мира может быть примирен с какими-либо инициатическими претензиями; но, разумеется, те, о ком идет речь, не видят здесь никакого противоречия. Можно было бы без труда назвать такие организации, которые поначалу создавали иллюзию интеллектуальности, по крайней мере для тех, кто не вникал в суть вещей, а впоследствии все более и более замыкались в сентиментальных банальностях худшего толка; очевидно, что подобное распространение сентиментализма вполне соответствует тому, что можно констатировать в настоящее время также и во «внешнем мире». Впрочем, с той и другой стороны встречаются одни и те же формулы, столь же пустые, сколь и красноречивые, чей эффект связан с теми «внушениями», о которых мы упоминали; правда, те, кто их употребляет, сами, конечно, не всегда сознают, к какой цели все это направлено; и в глазах тех, кто сколько-нибудь способен к размышлению, они становятся еще смешнее, когда используются пародиями на эзотеризм. Эта смешная сторона есть, впрочем, отличительная черта влияний, реально действующих за всем этим, даже если те, кто им повинуется, вовсе об этом не догадывается; но, не задерживаясь более на замечаниях общего порядка, мы хотим только рассмотреть здесь случай, который представляется нам особенно значительным и к тому же связанным с тем, что мы только что сказали по поводу «пассивности».

В особой фразеологии организаций, о которых идет речь, есть слова, неизменно повторяющиеся со все возрастающей настойчивостью: «служение» и «служители»; их находят повсюду и по всякому поводу; они подобны навязчивой идее, и правомерно задаться вопросом, какого рода «внушению» они соответствуют. Несомненно, отчасти это следует отнести на счет западной мании «смирения» или, говоря точнее, выставления его напоказ, ибо на деле все может быть совсем иначе, — подобно тому как в тех же кругах самые бурные и злобные ссоры сопровождаются пышными речами о «всеобщем братстве». Впрочем, понятно, что в этом случае речь идет о «смирении» вполне «светском» и «демократическом», в совершенном согласии с «идеалом», состоящим не в том, чтобы возвышать низшее в меру его способности, но, напротив, понижать высшее до его уровня; в самом деле, ясно, сколь надо быть проникнутым этим современным «идеалом», преимущественно антииерархическим, чтобы не заметить малопривлекательности подобных выражений, даже если порой скрытые за ними намерения сами по себе похвальны; несомненно, в этом плане следовало бы проводить различие между теми или иными употреблениями таких выражений, но здесь нам важно только состояние духа, которое отражают упомянутые слова.

Однако, если общие рассуждения сохраняют значение во всех случаях, они недостаточны, когда речь идет конкретно о псевдоинициации; тогда происходит, сверх того, смешение, связанное с предпочтением, отдаваемым современными людьми действию, с одной стороны, и социальной точке зрения — с другой; и это побуждает их считать, что подобные вещи должны иметь влияние даже в областях, где в действительности они не нужны. В силу одного из таких странных искажений нормального хода вещей, обычных для нашей эпохи, самые внешние виды деятельности порой рассматриваются как важные условия инициации, порой даже как ее цель; сколь ни невероятно, но кое-кто даже видит в ней не что иное, как средство лучшего «служения»; и, подчеркнем, есть еще одно отягчающее обстоятельство в том, что эти виды деятельности понимаются самым профанным образом, будучи лишены традиционного характера — пусть, естественно, вполне экзотерического, — который они могли бы по крайней мере принять, если бы рассматривались с религиозной точки зрения; но, конечно, далеко до религии простому «гуманитарному» морализму, отличающему псевдоинициированных любого рода!

С другой стороны, бесспорно, что сентиментализм во всех его формах всегда предрасполагает к некоторой «пассивности»; здесь мы подходим к вопросу, уже рассмотренному ранее, и весьма возможно, что именно в нем заключена главная причина «внушения», которое мы имеем в виду, — во всяком случае того, что делает его особенно опасным. В самом деле, если повторять кому-либо, что он должен «служить» неведомо чему, каким-то неясным «идеальным» сущностям, то в конце концов можно поставить его в такие условия, что он будет готов действительно служить, когда представится случай, всякому, кто выдает себя за воплощение этих сущностей или их более позитивное выражение; и повеления, которые они могут ему дать, даже самые экстравагантные, он постарается исполнить с усердием настоящего «служителя».

Нетрудно понять, что такое средство станет лучшим из возможных для подготовки орудий, которые контринициация сможет использовать по своему желанию; и, сверх того, оно имеет еще то преимущество, что менее компрометирует; ведь «внушение» в случаях этого рода вполне может осуществляться обычными оболваненными, т. е. другими бессознательными орудиями, так что те, кто ведет их без их ведома, и не нуждаются в непосредственном вмешательстве.

Пусть не возражают, что там, где речь идет о «служении», имеется в виду то, что индуистская традиция называет путем бхакти, несмотря на сентиментальный элемент, который последний предполагает в определенной мере (никогда не вырождаясь, однако, в «сентиментализм»), это нечто совершенно иное; и даже когда в западных языках стремятся передать бхакти как «преданность», как это чаще всего бывает (хотя значение это производное, а первый и основной смысл слова в действительности — «участие», как показал Ананда К. Кумарасвами), «преданность» — это не «служение», или, по крайней мере, исключительно «божественное служение», а вовсе не — как мы только что сказали — «служение» неизвестно кому или чему. Что касается «служения» гуру (если уж употреблять это слово), то оно существует только в качестве подготовительной дисциплины, имеющей отношение лишь к тем, кого можно назвать «кандидатами» (aspirant), а отнюдь не к тем, кто уже достиг действительной инициации; и здесь «служение» еще вовсе не носит характера высокой духовной цели, столь курьезно приписываемого ему псевдоинициированными. Наконец — попробуем предугадать все возможные возражения относительно связей, существующих между членами инициатической организации, — очевидно, что невозможно назвать «служением» помощь, оказываемую высшим низшему, как и в более общем плане — такие отношения, где должна строго соблюдаться двойная иерархия степеней и функций, к которой мы вернемся впоследствии.

Не будем более задерживаться на этом предмете, в целом достаточно малоприятном; но мы, по крайней мере, считали необходимым, видя, к скольким разнообразным и сомнительным «служениям» приглашают сегодня людей со всех сторон, указать на скрывающуюся за этим опасность и сказать сколь возможно ясно, что это такое. Кратко обобщая вышеизложенное, просто добавим следующее: инициируемый не должен быть «служителем», или, если он должен им быть — то лишь по отношению к Истине²²⁴.

 

 

Глава XXXVII

ДАР ЯЗЫКОВ

 

С вопросом об инициатическом обучении и его адаптациях непосредственно связан другой вопрос — о «даре языков», который часто упоминают среди привилегий истинных братьев Розы и Креста, или, выражаясь точнее (ибо слово «привилегии» могло бы слишком легко подать повод к ложным интерпретациям), среди их характерных признаков, хотя применение его может быть гораздо более широким, нежели то, что имеет место в отдельной традиционной форме. По-видимому, еще никогда вполне точно не объясняли, что следует понимать под этим с точки зрения собственно инициатической, ибо многие из тех, кто употреблял это выражение, понимали его почти исключительно в самом буквальном смысле; этого недостаточно, хотя, несомненно, упомянутый буквальный смысл отчасти может быть оправдан. В самом деле, владение некими ключами языка может дать, помимо обычных, совершенно иные средства для того, чтобы понимать и говорить на самых различных языках; и верно, что среди традиционных наук существует то, что можно было бы назвать сакральной филологией, полностью отличной от филологии светской, возникшей на современном Западе. Однако, вполне принимая эту первую интерпретацию и отводя ей надлежащее место — среди вторичных применений эзотеризма, — мы позволим себе рассмотреть прежде всего символический смысл более высокого порядка, который накладывается на первый, ничуть ему не противореча, и к тому же согласуется с инициатическими данными всех традиций как Востока, так и Запада.

С этой точки зрения можно сказать, что тот, кто действительно обладает «даром языков», говорит с каждым на его собственном языке, — в том смысле, что он всегда выражается в форме, приспособленной к образу мышления людей, к которым он обращается.

Так, на это намекают более внешним образом, говоря, что братья Розы и Креста должны принимать костюм и обычаи страны, где они находятся; а другие даже добавляют, что они должны брать себе новое имя всякий раз, когда меняют страну, как если бы они облекались при этом в новую индивидуальность. Таким образом, брат Розы и Креста, благодаря достигнутому им духовному уровню, уже не был больше связан исключительно с какой-либо определенной формой, как и с определенными условиями какого-либо определенного места²²⁵, и вот почему он был «космополитом» в истинном смысле этого слова²²⁶. Такое же учение встречается в исламском эзотеризме: Мухйи ад-дин ибн Араби говорит, что «истинный мудрец не связывает себя ни с каким верованием», поскольку он находится вне любых отдельных верований, ибо достиг познания их общего принципа; но именно поэтому он может, сообразно обстоятельствам, говорить на языке, свойственном каждому верованию. В этом нет — что бы ни думали профаны — ни «оппортунизма», ни какого-либо сокрытия; напротив, это неизбежное следствие познания, которое выше всех форм; ведь любая из них, уже тем самым, что она является частной адаптацией, не могла бы подходить всем людям без различия. Чтобы понять сказанное, можно сравнить то, о чем идет речь, с переводом одной и той же мысли на разные языки: это по-прежнему все та же мысль, сама по себе независимая от всякого выражения; но всякий раз, будучи выраженной на другом языке, она становится доступной людям, которые иначе не смогли бы ее понять; и это сравнение, к тому же, строго соответствует самой символике «дара языков».

Лишь тот пришел к этому, кто непосредственно и глубоко познал идентичную основу всех традиционных доктрин и, расположившись в центральной точке, из которой все они эманируют, обрел истину, скрытую под разнообразием и множественностью внешних форм. В самом деле, различие может заключаться лишь в форме и видимости; суть же повсюду и всегда одна и та же; ведь истина одна, хотя аспекты ее многочисленны, сообразно более или менее специальным точкам зрения, с которых ее рассматривают; как говорят мусульманские инициированные, «учение о Единстве едино»²²⁷; но нужно разнообразие форм, чтобы адаптироваться к умственным условиям той или иной страны либо эпохи, или — если предпочитают, — чтобы соответствовать различным обособившимся точкам зрения, сообразным этим условиям; и те, кто останавливается на форме, видят прежде всего различия — до того, что даже порой принимают их за оппозиции, тогда как они, напротив, исчезают для тех, кто вышел за их пределы. Такие могут потом вновь опуститься до формы, оставаясь при этом ничуть не подвластными ей, а их глубокое знание не претерпевает ни малейших видоизменений; они могут (подобно тому как извлекают следствия из принципа) реализовать, следуя сверху вниз, изнутри наружу (в этом и состоит, как мы объяснили предварительно, истинный синтез, противоположный вульгарному «синкретизму»), все адаптации фундаментальной доктрины. Если опять прибегнуть к той же символике, они могут, не ограничиваясь одним определенным языком, говорить на всех, ибо познали самое начало, из которого происходят все языки путем адаптации; мы называем здесь языками все традиционные формы, религиозные или другие, в действительности представляющие собой лишь адаптации великой изначальной и универсальной Традиции, различные одеяния одной истины. Те, которые превзошли все отдельные формы, достигнув всеобщего, и таким образом «знают» то, во что другие просто «верят», неизбежно являются «ортодоксами» с точки зрения любой регулярной традиции; и в то же время только они могут назвать себя в полной мере и действительно «католиками», в строго этимологическом смысле этого слова²²⁸, тогда как другие никогда не смогут стать ими иначе чем виртуально, в силу стремления, пока не достигшего своей цели, или движения, всецело направленного к центру, но не сумевшего реально его достичь.

Те, кто вышел за пределы формы, освободились тем самым от ограничений, свойственных индивидуальному положению обычного человечества; те же, кто достиг лишь центра человеческого состояния, но не реализовал в действительности состояний высших, в любом случае преодолел ограничения, в силу которых человек, утративший «изначальное состояние» целостности, связан с отдельной индивидуальностью, равно как и с определенной формой, ибо непосредственное начало всех индивидуальностей и всех форм человеческой области находится в той самой точке, где они помещены. Вот почему они могут, как мы сказали выше, облекать различные индивидуальности, адаптируясь к любым обстоятельствам; сами же индивидуальности поистине имеют значение не большее, чем простые одежды. Отсюда можно понять, что в действительности обозначает изменение имени, и это, естественно, связано с тем, что мы сказали ранее по поводу инициатических имен; впрочем, повсюду, где встречается подобная практика, она всегда представляет собой изменение состояния на более или менее глубоком уровне; в самих монашеских орденах смысл ее существования по сути тот же; ведь и мирская индивидуальность²²⁹ должна исчезнуть, чтобы уступить место новому существу, и даже когда символика в ее глубинном смысле уже не вполне понятна, она, однако, сама по себе сохраняет определенную эффективность.

Если будут поняты эти немногочисленные указания, то станет понятно и то, почему истинные братья Розы и Креста никогда не могли бы учредить что бы то ни было, близко или отдаленно напоминающее «общество» или даже какую-либо внешнюю организацию; они, несомненно, могли бы — как это делают на Востоке и особенно на Дальнем Востоке посвященные примерно той же степени — вдохновлять, более или менее непосредственно и в известном смысле незримо, внешние организации, временно образованные с той или иной специальной и конкретной целью; но, хотя подобные организации могли бы по этой причине именоваться «розенкрейцерскими», сами они нисколько с ними не связаны и — кроме, пожалуй, нескольких совершенно исключительных случаев — не играли в них никакой внешней роли. То, что называли Розой и Крестом на Западе начиная с XIV века и что получило иные наименования в другие времена и в других местах (ибо имя обладает здесь чисто символическим значением и само должно применяться к обстоятельствам), — это не какая-либо ассоциация, а сообщество существ, достигших одного и того же состояния — высшего, нежели у обычного человечества, — одной и той же степени действительной инициации, существенный аспект которой мы только что указали, и обладающих также одними и теми же внутренними особенностями; всего этого им достаточно, чтобы узнавать друг друга, не нуждаясь в каком-либо внешнем знаке. Вот почему у них нет иного места собраний, кроме «Храма Святого Духа, который повсюду», так что приводимые порой описания его могут пониматься только символически; потому также они неизбежно остаются неизвестными профанам, среди которых живут, внешне подобные им, хотя совершенно отличные от них в действительности; ведь единственные их отличительные знаки — чисто внутреннего свойства и могут быть замечены только теми, кто достиг такого же духовного развития; так что их влияние, связанное скорее с «воздействием присутствия», нежели с какой-либо внешней деятельностью, осуществляется путями, совершенно непостижимыми для обычных людей.

 

 

Глава XXXVIII

РОЗА И КРЕСТ И РОЗЕНКРЕЙЦЕРЫ

 

Мы подошли, таким образом, к розенкрейцерам; поэтому, пожалуй, будет небесполезным — хотя этот предмет относится скорее к частному случаю, нежели к инициации в целом, — внести вначале некоторые уточнения; ведь имя Розы и Креста употребляют в наши дни неточно и зачастую неверно, прилагая его без различия к самым разным персонажам, из которых, несомненно, весьма немногие действительно имели бы на это право. Во избежание всей этой путаницы, пожалуй, было бы лучше всего установить четкое различие между Розой и Крестом и розенкрейцерами, причем последний термин безусловно мог бы получить более широкое распространение, нежели первый; и, вероятно, большинство так называемых братьев Розы и Креста, повсеместно обозначаемых как таковые, в действительности являются только розенкрейцерами. Чтобы понять полезность и значение такого различения, следует прежде всего напомнить, что — как мы только что сказали — истинные братья Розы и Креста никогда не учреждали организации с определенными внешними формами и что имелись, однако, по крайней мере с начала XVII столетия, многочисленные ассоциации, которые можно квалифицировать как розенкрейцерские²³⁰, хотя это вовсе не означает, что их члены были братьями Розы и Креста; можно даже с уверенностью сказать, что они отнюдь не были таковыми, — именно потому, что входили в подобные ассоциации; на первый взгляд это может показаться парадоксальным и даже противоречивым, но становится вполне понятным после рассуждений, приведенных выше.

Указанное нами различие отнюдь не сводится к простому вопросу терминологии и в действительности связано с предметом более глубокого порядка, ибо термин «Роза и Крест» является, как мы уже объяснили, обозначением реальной инициатической степени, т. е. определенного духовного состояния, не связанного обязательно с фактом принадлежности к какой-либо конкретной организации. Он обозначает то, что можно назвать совершенством человеческого состояния, ибо сам символ Розы и Креста обоими образующими его элементами выражает реинтеграцию существа в центр этого состояния и полный расцвет его индивидуальных способностей исходя из этого центра; итак, он весьма точно обозначает восстановление «изначального состояния» или, иными словами, завершение посвящения в «малые мистерии». С другой стороны, с точки зрения, которую можно назвать «исторической», следует учитывать тот факт, что такое обозначение Розы и Креста, очевидным образом связанное с использованием определенной символики, употреблялось только в определенных, конкретных обстоятельствах места и времени, вне которых применять его было бы неправомерно; можно было бы сказать, что те, кто достиг указанной степени, появлялись как братья Розы и Креста только в данных обстоятельствах и по причинам случайного порядка, как могли бы в других обстоятельствах появиться под другими именами и в иных аспектах. Разумеется, сам символ, с которым соотносится данное название, может быть гораздо более древним, нежели подобное его употребление; пожалуй, как и в случае всякого истинно традиционного символа, было бы совершенно напрасным выяснять его конкретное происхождение. Мы лишь отметим, что это название было применено к инициатической степени только начиная с XIV века и, более того, единственно в западном мире; следовательно, он используется только в конкретной традиционной форме — христианском эзотеризме или, точнее, христианском герметизме; далее мы вернемся к тому, что следует понимать под термином «герметизм». Сказанное нами подтверждает сама «легенда» о Христиане Розенкрейце, чье имя, впрочем, — чисто символическое; в нем вряд ли можно видеть исторический персонаж, что бы ни говорили другие; скорее он выглядит как олицетворение того, что можно было бы назвать «коллективной сущностью»²³¹. Общий смысл «легенды» об этом предполагаемом основателе, и в частности приписываемых ему путешествий²³², по-видимому, состоит в том, что после разрушения Ордена тамплиеров посвященные в христианский эзотеризм в согласии с посвященными в исламский эзотеризм произвели реорганизацию, чтобы сохранить, в меру возможного, связь, по видимости прерванную этим разрушением; но такая реорганизация должна была произойти более скрытым, так сказать, невидимым образом, без опоры на институцию, которая, будучи известной вовне, могла бы поэтому вновь подвергнуться разрушению²³³. Истинные братья Розы и Креста были, собственно говоря, вдохновителями указанной реорганизации; если угодно, это были обладатели инициатической степени, о которой мы говорили, известные именно тем, что они играли эту роль; так продолжалось вплоть до того момента, когда — вследствие других исторических событий — в XVII столетии упомянутая традиционная связь была решительно прервана западным миром²³⁴. Тогда братья Розы и Креста удалились на Восток, а это означает, что отныне на Западе не осталось никакой инициации, позволяющей действительно достигнуть подобной степени, а также что деятельность по сохранению соответствующего традиционного учения, которая осуществлялась там дотоле, более не проявляется вовне, по крайней мере регулярным и нормальным образом²³⁵

Знать же, каковы были истинные братья Розы и Креста, и утверждать с уверенностью, был ли тот или иной персонаж одним из них, представляется совершенно невозможным — ибо речь идет прежде всего о духовном, т. е. чисто внутреннем состоянии, судить о котором по каким-либо внешним признакам было бы весьма опрометчиво. Более того, в силу самого своего положения братья Розы и Креста не могли оставить какого-либо видимого следа в светской истории; так что, даже если их имена были бы известны, они, несомненно, никому ничего не говорили бы; в этом плане отсылаем к сказанному выше об изменении имен, что вполне объясняет, как это может быть в действительности. Что касается лиц, чьи имена известны, — в частности, авторов тех или иных сочинений, — которых обыкновенно называют братьями Розы и Креста, то наиболее вероятно, что чаще всего они более или менее непосредственно подвергались воздействию или инспирации со стороны братьев Розы и Креста, которым служили своего рода рупором²³⁶; мы объясним это, сказав, что это были только розенкрейцеры — принадлежали они или нет к одному из объединений, которым можно было дать такое название. Напротив, если бы оказалось — в порядке исключения и как бы случайно, — что истинный брат Розы и Креста сыграл роль во внешних событиях, то это произошло бы в известном смысле скорее вопреки его качеству, нежели благодаря ему, и тогда историки никоим образом не смогут догадаться об этом качестве — настолько к разным областям относятся обе вещи. Все это наверняка не удовлетворит любопытствующих, но они должны с этим смириться; множество вещей ускользает таким образом от способов исследования, принятых в светской истории, которая неизбежно, по самой своей природе, позволяет уловить лишь то, что можно назвать «внешней стороной» событий.

Следует сказать еще об одной причине, по которой истинные братья Розы и Креста должны были всегда оставаться неизвестными: ни один из них не может утверждать, что он является таковым, подобно тому как в исламской инициации ни один настоящий суфий не может открыто называть себя этим именем. Здесь даже имеется сходство, которое особенно интересно отметить, хотя, по правде говоря, оба наименования не равнозначны; ведь название «суфий» в действительности предполагает нечто более высокого порядка, нежели тот, на который указывает название «Роза и Крест»; оно относится к возможностям, превосходящим возможности человеческого состояния, даже совершенного; строго говоря, оно должно быть сохранено для существа, которое достигло реализации «Высшего Отождествления», т. е. конечной цели любой инициации²³⁷; но, разумеется, такое существо тем более обладает степенью, соответствующей Розе и Кресту, и может, если потребуется, выполнять надлежащие функции. Впрочем, обычно имя суфия употребляют столь же неверно, как имя Розы и Креста, применяя его даже к тем, кто только находится на пути, ведущем к действительной инициации, и не достиг еще и первых ее степеней; по этому поводу можно заметить, что подобное неправомерно расширительное толкование не менее часто дается слову «йог», если речь идет об индуистской традиции, так что это слово, также обозначающее того, кто достиг высшей цели, и являющееся, таким образом, точным эквивалентом «суфия», стало применяться к тем, кто находится еще на предварительных стадиях и даже на стадии самой внешней подготовки. Не только в подобном случае, но даже и для того, кто достиг самых высоких степеней, но не конечной цели, подходящим обозначением будет мутасаввуф; и поскольку сам суфий не отмечен никаким внешним отличием, это обозначение к тому же будет единственным, которое он сможет принять, отнюдь не по чисто человеческим соображениям — скажем, из осторожности или смирения, но потому, что его духовное состояние представляет собой поистине неизреченную тайну²³⁸. Это различение в более ограниченной области (поскольку она не выходит за рамки человеческого состояния) аналогично тому, которое можно выразить двумя терминами — «брат Розы и Креста» и «розенкрейцер», причем последний может обозначать любого, стремящегося к состоянию Розы и Креста, независимо от достигнутой им степени, даже если он получил еще только чисто виртуальную инициацию в форме, которой это обозначение фактически соответствует. С другой стороны, из сказанного можно извлечь нечто вроде негативного критерия — в том смысле, что если кто-нибудь объявил себя братом Розы и Креста или суфием, то можно утверждать, даже не предпринимая более глубокого исследования, что в действительности он им, конечно, не является.

Другой негативный критерий проистекает из того факта, что братья Розы и Креста никогда не связывали себя с какой-либо внешней организацией; если кто-нибудь слывет членом подобной организации, то также можно утверждать, что именно потому, что он активно в ней участвует, он не является братом Розы и Креста. Впрочем, организации этого рода получили название Розы и Креста очень поздно, ибо они появились, как мы отмечали выше, только в начале XVII столетия, т. е. незадолго до момента, когда истинные братья Розы и Креста удалились с Запада; и по ряду признаков видно даже, что те, кто назвал себя этим именем, уже в большей или меньшей степени отклонились от пути, во всяком случае, сильно отошли от первоначального источника. Тем более так обстояло дело с организациями, которые были учреждены под тем же названием еще позднее, причем большинство из них, несомненно, не могли претендовать на какую-либо аутентичную и регулярную преемственность по отношению к Розе и Кресту, сколь бы косвенной она ни была²³⁹; мы уже не говорим, разумеется, о многочисленных современных псевдоинициатических образованиях, в которых только и есть розенкрейцерского, что присвоенное название, но нет и следа какой-либо традиционной доктрины; они попросту, по личной инициативе их основателей, усвоили символ, который каждый интерпретирует в меру собственной фантазии, по причине незнания его истинного смысла, полностью ускользающего как от этих мнимых розенкрейцеров, так и от первого встречного профана.

Мы должны вернуться еще к одному пункту, чтобы внести в него большую ясность; мы сказали, что в основе розенкрейцерства должно было лежать сотрудничество между посвященными двух эзотеризмов — христианского и исламского; это сотрудничество, вероятно, продолжилось и впоследствии, поскольку речь шла именно о сохранении связи между инициациями Востока и Запада. Мы скажем даже больше: одни и те же лица, пришедшие из христианства или ислама, могли, если они жили на Востоке и на Западе (и постоянные намеки на их путешествия, помимо всякой символики, наводят на мысль, что так обстояло дело для большинства из них), быть одновременно братьями Розы и Креста и суфиями (или мутасаввуфинами высших степеней), причем достигнутое ими духовное состояние означало, что они находились за пределами различий между внешними формами, ни в чем не затрагивающих сущностное и фундаментальное единство традиционной доктрины. Разумеется, следует, тем не менее, учитывать различие между тасаввуф и розенкрейцерством — двумя разными формами традиционного учения; и розенкрейцеры, более или менее непосредственные ученики братьев Розы и Креста, — это только те, кто следует особым путем христианского герметизма; но не может быть инициатической организации, вполне достойной этого имени и осознающей свою цель, которая не имела бы во главе своей иерархии существ, преодолевших многообразие формальных различий. Последние могут, сообразно обстоятельствам, выступать как розенкрейцеры, как мутасаввуфины, или без каких-либо внешних особенностей; они поистине осуществляют живую связь между всеми традициями, ибо своим осознанием единства реально участвуют в великой изначальной Традиции, от которой — посредством адаптации ко времени и месту — произошли все остальные и которая едина, как сама Истина.

 

 

Глава XXXIX

ВЕЛИКИЕ МИСТЕРИИ И МАЛЫЕ МИСТЕРИИ

 

Мы неоднократно упоминали в предшествующем изложении о различии между «великими мистериями» и «малыми мистериями»; эти названия заимствованы из античной Греции, но могут употребляться в более общем плане; теперь нам необходимо немного остановиться на данном вопросе, дабы уточнить, как лучше понимать это различие. Прежде всего, следует хорошенько уяснить, что речь идет не о двух различных видах инициации, но о стадиях или степенях одной и той же инициации, если рассматривать ее как единое целое, которое должно быть доведено до своего высшего предела; в принципе, «малые мистерии» — это лишь подготовка к «великим мистериям», поскольку сам их предел — только этап на инициатическом пути. Мы говорим «в принципе», ибо вполне очевидно, что каждое существо на деле может дойти только до той точки, где кончаются его собственные возможности; следовательно, некоторые окажутся пригодными только для «малых мистерий» или даже для более или менее ограниченной части последних; но это означает лишь то, что они не способны следовать инициатическим путем до конца, а отнюдь не то, что они следуют иным путем, нежели те, кто может идти дальше, чем они.

«Малые мистерии» включают все то, что относится к развитию возможностей человеческого состояния, взятого в его целокупности; они приводят, следовательно, к тому, что мы назвали совершенством этого состояния, т. е. к тому, что традиционно обозначалось как восстановление «изначального состояния». «Великие мистерии» касаются собственно реализации сверхчеловеческих состояний: беря существо в той точке, где для него завершаются «малые мистерии» и которая является центром области человеческой индивидуальности, они ведут его за пределы этой области, и через сверхиндивидуальные, но еще обусловленные состояния — вплоть до состояния необусловленного, каковое только и является истинной целью, обозначенной как «окончательное Освобождение» или «Высшее Отождествление». Чтобы охарактеризовать соответственно обе эти фазы, можно, прибегнув к геометрической символике²⁴⁰, говорить о «реализации горизонтальной» и «реализации вертикальной», где первая служит основой для второй; эта основа символически представлена землей, соответствующей человеческой области, а сверхчеловеческая реализация описана как восхождение сквозь семь небес, соответствующее высшим состояниям сущего²⁴¹. Впрочем, нетрудно понять, почему второе обязательно предполагает первое: центральная точка человеческого состояния — единственная, где возможно прямое сообщение с высшими состояниями; ведь последнее происходит вдоль вертикальной оси, которая пересекает в этой точке человеческую область; нужно, стало быть, вначале достичь этого центра, чтобы суметь потом подняться, следуя направлению оси, к сверхиндивидуальным состояниям; и вот почему, если использовать язык Данте, «земной Рай» — это этап на пути, ведущем в «Рай небесный»²⁴².

Мы процитировали и объяснили в другом месте текст, в котором Данте соотносит «Рай небесный» и «Рай земной» с традиционным пониманием соответственно роли духовного авторитета и роли мирской власти, т. е., другими словами, с ролью священнослужителей и царей²⁴³; мы лишь кратко напомним важные последствия, которые — с точки зрения, занимающей нас в данный момент, — вытекают из этого соответствия. Из них действительно следует, что «великие мистерии» непосредственно связаны со «священнической инициацией», а «малые мистерии» — с «инициацией царской»²⁴⁴; в терминологии, заимствованной из индуистской организации каст, первые, как правило, рассматриваются как собственная область брахманов, а вторые — как область кшатриев²⁴⁵. Можно сказать также, что первая из двух областей принадлежит к сфере «сверхъестественной» или «метафизической», тогда как вторая — только к сфере «естественной» или «физической», что действительно соответствует атрибутам духовного владычества и мирской власти; а с другой стороны, это также позволяет точно охарактеризовать уровень знаний, с которым соотносятся «великие мистерии» и «малые мистерии» и который они используют в их части инициатической реализации: последние включают в себя преимущественно знание природы (рассматриваемой, разумеется, с точки зрения традиционной, а отнюдь не профанной, каковой является точка зрения современных наук), а первые — знание о том, что находится за пределами природы. Чистое метафизическое знание относится, следовательно, к области «великих мистерий», а знание традиционных наук — к области «малых мистерий»; так как первое является, кроме того, началом, из которого неизбежно проистекают все традиционные науки, отсюда следует также, что «малые мистерии», по сути, зависят от «великих мистерий», заимствуя у них самый свой принцип; подобным образом и мирская власть получает свою легитимность от духовного владычества, заимствуя у него свой принцип.

Мы упомянули только брахманов и кшатриев, но не следует забывать, что и вайшьи могут обладать качествами, необходимыми для инициации; в самом деле, мы повсюду находим как будто специально для них предназначенные инициатические формы, основанные на занятиях ремеслами; мы не намерены долго останавливаться на этом, поскольку уже объяснили их принцип и смысл существования в другом месте²⁴⁶; впрочем, мы вынуждены и здесь неоднократно возвращаться к этому вопросу, учитывая, что именно с такими формами связано все то, что еще сохраняется от инициатических организаций на Западе. Инициатическая область «малых мистерий» подходит вайшьям в еще большей мере, чем кшатриям; эта общность области, если можно так выразиться, зачастую приводила к контактам между инициатическими формами, предназначенными для тех и других²⁴⁷, и, вследствие этого, к более тесным отношениям между организациями, в которых, соответственно, практиковались эти формы²⁴⁸. Очевидно, что вне человеческого состояния индивидуальные различия, на которых по преимуществу базируются занятия ремеслом, полностью исчезают, переставая играть какую-либо роль; как только существо достигает «изначального состояния», дифференциации, порождающие различные «специализированные» функции, прекращают существовать, хотя все эти функции в равной мере имеют в нем и свой общий источник или, скорее, именно благодаря этому; и к источнику-то и нужно вернуться, следуя вплоть до завершения «малых мистерий», чтобы во всей полноте овладеть тем, что включает в себя исполнение какой-либо функции.

Если мы рассмотрим историю человечества так, как этому учат традиционные доктрины, — в согласии с циклическими законами, — то должны будем сказать, что вначале человек, вполне овладевший своим состоянием существования, естественно, располагал тем самым и возможностями, соответствующими всем функциям, еще задолго до какого-либо различения последних. Разделение этих функций произошло на позднейшей стадии, представлявшей уже состояние, низшее по отношению к «изначальному» состоянию; но и в нем каждое человеческое существо, располагавшее теперь лишь некоторыми определенными возможностями, еще спонтанным образом реально осознавало эти возможности. Только в период наибольшего помрачения такое осознание было утрачено; и с тех пор возникла необходимость в инициации, призванной дать человеку возможность вновь обрести, вместе с этим сознанием, предшествующее состояние, которому оно было свойственно; такова в действительности первая из целей инициации, которую она ставит самым непосредственным образом. Чтобы это стало возможным, требуется трансмиссия, восходящая по непрерывной «цепи» до состояния, которое необходимо восстановить, и так, шаг за шагом, вплоть до самого «изначального состояния»; и далее — поскольку инициация на этом не останавливается, а «малые мистерии» суть только подготовка к «великим мистериям», т.е. к овладению высшими состояниями сущего, — следует в конечном счете подняться за пределы самих истоков человечества; вот почему вопрос об «историческом» происхождении инициации выглядит совершенно лишенным смысла. Впрочем, так же обстоит дело во всем, что касается происхождения ремесел, искусств и наук в их традиционном и правомерном понимании; ведь все они, посредством многочисленных, но второстепенных дифференциаций и адаптаций, подобным же образом происходят от «изначального состояния», которое содержит их все в едином первоначале, и тем самым связывают себя с другими уровнями существования, за пределами самого человечества; а это, к тому же, необходимо, чтобы они могли, на своем уровне и в свою меру, эффективно способствовать реализации «плана Великого Архитектора Вселенной».

Мы должны еще добавить, что, поскольку «великие мистерии» — это область чисто метафизического знания, сущностно единого и неизменного в силу его изначального характера, искажения могли произойти только в области «малых мистерий»; и это помогло бы объяснить многие факты, касающиеся некоторых неполных инициатических организаций. В целом эти искажения свидетельствуют о том, что нормальная связь с «великими мистериями» была прервана, так что «малые мистерии» в конце концов были приняты за цель сами по себе; и в этих условиях они даже не могут более быть реально доведены до конца, но в известном смысле растрачивают свои силы на развитие более или менее вторичных возможностей, — развитие, которое, не будучи уже упорядоченным ради достижения некоей высшей цели, рискует поэтому принять дисгармоничный характер, в чем и состоит искажение. С другой стороны, в той же области «малых мистерий», и только в ней, истинной инициации способна противостоять контринициация, вступающая с ней в борьбу²⁴⁹; область «великих мистерий», которая связана со сверхчеловеческими состояниями и с чисто духовным уровнем, по самой своей природе находится вне подобной оппозиции; следовательно, она совершенно закрыта для всего, что не является истинной инициацией согласно традиционной ортодоксии. Из всего этого следует, что возможность заблуждения сохраняется, покуда существо не вернулось вновь в «изначальное состояние», но она исчезает, как только оно достигает центра человеческой индивидуальности; вот почему можно сказать, что тот, кто достиг этой точки, т. е. завершения «малых мистерий», уже виртуально «стал свободным»²⁵⁰, хотя сможет им действительно стать лишь тогда, когда пройдет путь «великих мистерий» и в конечном счете осуществит «Высшее Отождествление».

 

 

Глава XL

ИНИЦИАЦИЯ СВЯЩЕННИЧЕСКАЯ И ИНИЦИАЦИЯ ЦАРСКАЯ

 

Хотя сказанного в целом достаточно, чтобы вполне ясно охарактеризовать инициацию священническую и царскую, мы полагаем необходимым остановиться еще немного на вопросе об их отношениях, из-за некоторых ошибочных концепций, встречавшихся нам в различных местах; они пытаются представить каждую из обеих инициаций как образующую некое завершенное целое, как будто речь идет не о двух иерархически различных степенях, а о двух самостоятельных доктринальных типах. Главное намерение тех, кто распространяет подобную концепцию, по-видимому, состоит в том, чтобы противопоставить восточные традиции, относящиеся якобы к священническому и созерцательному типу, и традиции западные, принадлежащие к типу воинскому и царскому, или активному; если они не доходят до провозглашения превосходства одних над другими, то пытаются по крайней мере уравнять их. Добавим, что чаще всего этому сопутствует — в случае западных традиций — весьма фантастическое историческое воззрение на их происхождение, — например гипотеза о «средиземноморской традиции», первоначальной и единой, которой, вероятнее всего, никогда не существовало.

В действительности вначале, до разделения каст, обе функции — священническая и царская — не существовали в раздельном и дифференцированном состоянии; обе они содержались в их общем первопринципе, вне каст: последние выделились из него только в конечной фазе цикла земного человечества²⁵¹. Впрочем, очевидно, что как только выделились касты, всякая социальная организация должна была, в той или иной форме, охватить их все в равной мере, ибо они представляют различные функции, которые неизбежно должны сосуществовать; невозможно вообразить общество, состоящее единственно из брахманов или же только из кшатриев. Сосуществование этих функций, как правило, предполагает их иерархизацию, сообразно присущей им природе и, следовательно, природе индивидов, которые их исполняют; брахман выше кшатрия по природе, а не потому, что он более или менее произвольно занял первое место в обществе; он таков потому, что знание выше действия, ибо «метафизическая» область выше области «физической», подобно тому как начало выше того, что из него вытекает; отсюда и следует, не менее естественным образом, различие между «великими мистериями», составляющими собственно священническую инициацию, и «малыми мистериями», составляющими инициацию царскую.

Если это так, то любая традиция, чтобы быть регулярной и полной, должна одновременно содержать в себе обе инициации, или, точнее, обе части инициации, т. е. «великие мистерии» и «малые мистерии», причем вторая часть непременно подчинена первой, как достаточно ясно указывают сами обозначающие их термины. Такое подчинение отрицалось лишь мятежными кшатриями, которые стремились перевернуть нормальные отношения, а в определенных случаях преуспевали в создании своего рода нерегулярной и неполной традиции, сведенной к области «малых мистерий» — единственной, которая была им известна, — ошибочно представляя последние как целостную доктрину²⁵². В подобном случае сохраняется только царская инициация, впрочем выродившаяся и искаженная, поскольку она уже не связана с первопринципом, который ее обосновывал; что касается противоположного случая, когда сохранялась бы только священническая инициация, то ни одного подобного случая нигде нельзя обнаружить. Этого достаточно, чтобы сделать вывод: если действительно существуют два типа традиционных и инициатических организаций, то один является регулярным и нормальным, а второй — иррегулярным и анормальным, один — полным, а другой — неполным (и надо ли добавлять — неполным сверху); иначе и быть не могло, причем повсеместно, как на Западе, так и на Востоке.

Конечно, по крайней мере при нынешнем положении дел, как мы говорили во многих случаях, созерцательные тенденции гораздо шире распространены на Востоке, а активные тенденции (или, скорее, «деятельные» в самом внешнем смысле слова) — на Западе; но это все же вопрос пропорции, а не исключительности. Если бы на Западе имелась традиционная организация (и, подчеркнем, — целостная традиционная организация, действительно содержащая оба аспекта — эзотерический и экзотерический), она должна была бы, разумеется, включать в себя, подобно организациям Востока, одновременно священническую и царскую инициацию (независимо от частных форм, которые они могли принять с целью адаптации к условиям среды), но всегда с признанием превосходства первой над второй, безотносительно к числу индивидов, способных воспринять ту или иную из двух этих инициации; ведь число здесь ничего не значит и никоим образом не могло бы изменить то, что присуще самой природе вещей²⁵³.

Хотя на современном Западе не существует ни царской, ни священнической инициации²⁵⁴, иллюзию может породить то обстоятельство, что здесь легче найти следы первой, нежели второй; это объясняется прежде всего связями, сохраняющимися между царской инициацией и инициациями ремесла, как мы указали выше; благодаря этому подобные следы можно встретить в организациях, сложившихся на основе ремесленных инициаций, которые еще и сегодня существуют в западном мире²⁵⁵. Скажем больше: в силу довольно странного феномена можно видеть, как порой — более или менее фрагментарным, но тем не менее весьма очевидным образом — вновь дают о себе знать остатки этих ослабленных и искаженных традиций, которые были, в весьма различных обстоятельствах места и времени, продуктом мятежа кшатриев; главную черту этих традиций составляет их «натуралистский» характер²⁵⁶. Не задерживаясь на этом более, отметим только, что в таких случаях преимущественное внимание уделяется некоей «магической» точке зрения (не следует, впрочем, понимать под этим исключительно поиск внешних, более или менее необычных эффектов, как бывает, когда речь идет о псевдоинициации), вследствие искажения традиционных наук, отделившихся от их метафизического принципа²⁵⁷.

«Смешение каст», т. е. разрушение всякой истинной иерархии, характерное для последнего периода Кали-юги²⁵⁸, делает к тому же более сложным, в особенности для тех, кто не достигает самой сути вещей, точное определение реальной природы элементов, на которые мы здесь намекаем; и мы еще, несомненно, не дошли до крайней степени смешения. Исторический цикл, начавшийся с уровня высшего, нежели различение каст, должен завершиться постепенным нисхождением, различные этапы которого мы описали в другом месте²⁵⁹, к уровню низшему, нежели это различение; ведь, как мы указали выше, существует два противоположных способа пребывать вне каст: можно быть и по эту и по ту сторону — выше самой высокой или ниже самой низкой из них; и если в первом случае речь шла, естественно, о людях начала цикла, то во втором — об огромном большинстве людей в его конечной фазе; уже сейчас достаточно очевидны признаки последней, а потому не будем на этом останавливаться; всякий, кто не полностью ослеплен известными предрассудками, не сможет отрицать, что тенденция к уравниванию по низшему уровню стала одной из самых поразительных черт нынешней эпохи²⁶⁰.

Можно было бы, однако, высказать следующее возражение: если конец одного цикла должен обязательно совпасть с началом другого, то каким образом низшая точка может воссоединиться с высшей? В другом месте мы уже отвечали на этот вопрос²⁶¹: восхождение действительно должно произойти и станет возможным именно тогда, когда будет достигнута низшая точка: оно, собственно, связано с тайной «смены полюсов».

Это восхождение должно, впрочем, быть подготовлено, даже зримо, еще до конца нынешнего цикла; но его сможет осуществить только тот, кто, соединив в себе могущество Неба и Земли, Востока и Запада, проявит внешним образом, одновременно в области знания и области действия, двойную власть — священническую и царскую, сохранявшуюся на протяжении столетий в целостности ее единого принципа тайными хранителями изначальной Традиции. Впрочем, было бы тщетным стремление уже теперь узнать, когда и как произойдет подобная манифестация; и, несомненно, она будет весьма отличаться от всего, что можно вообразить; «тайны Полюса» (ал-асрар-ал-кутбаниях) хорошо охраняются, и ничто не станет известным вовне, прежде чем исполнится назначенный срок.

 

 

  Назад